— Когда и как ты поняла, что художник — это твоя профессия?

— Мой папа — художник и дизайнер, брат — композитор, а дедушка был директором Театра музкомедии в Ростове-на-Дону. Мои даже самые ранние воспоминания неразрывно связаны с папиной мастерской, запахами пыли и краски: для меня это был целый мир интересных предметов и материалов. Однако осознание себя как художника далось мне не сразу. Сначала были два курса факультета архитектуры, затем — графического дизайна, а позже искусствоведения. Всё встало на свои места, когда в 2013 году я выставила свои графические работы в составе арт-группировки MMIIRROORRSS. Тогда я почувствовала, что хочу заниматься искусством.

— «Бедный художник» — практически устойчивое словосочетание. В Сети — множество мемов на эту тему, а в инстаграме — сторис с просьбами подарить холст. Что ты думаешь по этому поводу?

— Папа всегда говорил, что картины — не простой путь к финансовой стабильности. Он сам занимался живописью, но обеспечивал себя и семью с помощью дизайна. Я же убеждена, если стараться, можно сделать вполне успешную карьеру в художественной среде. Конечно, моё желание создать что-то действительно серьёзное всегда сильнее, чем стремление монетизировать свою деятельность. При этом денег мне тоже хочется, и прежде всего потому, что живопись — не самое дешёвое занятие. Сейчас, например, я работаю над серией изображений для винных этикеток. Иногда беру заказы на портреты миниатюрного формата (20х25 см). Можно подумать, что это стандартная коммерция, но для меня это такой же серьёзный художественный процесс. Я не копирую фотографии, не выслушиваю пожелания, а провожу с человеком беседу и изображаю его так, как чувствую. Если контакта не произошло, просто отказываюсь от работы. Цена такого портрета может варьироваться от пяти до 15 тысяч рублей.

— Кто покупает твои картины?

— Преимущественно их покупают люди, которые хотят меня таким образом поддержать. В основном это друзья или знакомые. Иногда приобретают картины на выставке. Проблема в том, что в России культура потребления искусства не развита, а профессиональный арт-рынок есть только в Москве. Даже в Санкт-Петербурге галереи, которые занимаются продажей картин, можно пересчитать по пальцам.

— Как формируются цены?

— С этим вопросом я обращалась к нескольким искусствоведам. Все они говорили, что на цену каждой работы влияют прежде всего выставки — не столько их количество, сколько качество: где они проходили, кто на них был, написал ли кто-то рецензию, если написал, то кто. Кроме этого, имеет значение образование художника, сколько лет он в профессии и прочие факты. На деле же ты просто считаешь себестоимость и думаешь, сколько хочешь получить за эту картину.

Если следовать рекомендациям столичных деятелей арт-рынка, то цены на мои картины должны варьироваться от 60 до 150 тысяч рублей. Но мне нужно на что-то существовать и готовиться к выставкам, поэтому приходится скидывать цену. Так, картину «Гейша» я продала за 50 тысяч рублей, хотя, по оценкам специалистов, она стоила в три раза дороже.

— Когда ты пришла к созданию мерча?

— Первая коллекция — это 2014 год. В неё вошли свитшоты и длинные шифоновые рубашки вне гендера с изображением триптиха «Простые формы». Рубашки, которые, кстати, стоили 10 тысяч рублей, раскупили сразу, а вот свитшоты переезжали с нами из города в город и в итоге разошлись по друзьям в качестве подарков. 

После первого опыта я поняла, что хочу работать с более качественными материалами. Все эти бланковые худи и свитшоты для мерча меня не устраивали. Я поехала в Москву, прошла курс в школе кройки и шитья Grasser, благодаря чему начала разбираться в качестве лекал. Это был первый шаг, после которого запустился непрерывный процесс поиска производств и освоения новых навыков.

— Как организовано производство? 

— Для меня очень важны состав материала и его свойства, поэтому я работаю только с натуральными тканями. Заказать 30 метров для меня пока нереально, не говоря уже о том, чтобы напечатать тираж шарфов: на данном этапе я не могу себе такое позволить. Итоговая цена шарфа — в лучшем случае в два раза больше, чем его себестоимость. Поэтому обычно происходит так: человек заказывает у меня шарф, а я на фабрике заказываю два и не получаю с этого заказа ничего. Точнее, получаю ещё один шарф, который когда-нибудь окупится.

Сроки изготовления зависят от партии и загруженности фабрики, но обычно процесс занимает от 10 до 20 дней. На фабрике, с которой я работаю, ткань сначала пропитывают раствором с натуральными компонентами, чтобы краска проникла в волокна ткани. Далее способом прямой печати наносят краску. Затем ткань пропаривают — на производстве мне сказали, что это один из самых сложных процессов. Обработка паром необходима, чтобы краска закрепилась на ткани, а рисунок приобрёл насыщенность. После изделие стирают в специальной машине, убирают остатки первоначальной обработки и наносят закрепляющий состав, чтобы платки имели хороший внешний вид и повышенную прочность. На завершающем этапе платок сушат, утюжат и подшивают вручную края.

— А что насчёт единственной рубашки, представленной в лукбуке?

— Эта рубашка — пробный и скорее фантазийный с точки зрения производства образец. На её изготовление ушло два-три месяца: столько времени заняли дизайн принта, изготовление ткани, подбор фурнитуры и отделочных тканей, отработка технологии. На 70% она была сшита вручную, а значит, монетизировать конкретно эту модель нельзя. Сейчас я готовлю четыре шёлковых костюма и планирую потратить на все процессы максимум два месяца.

— Уже думала о том, как и где будешь их продавать? Или это для тебя некоммерческая история?

— Это как раз коммерческая история. На меня уже вышли байеры московского бутика, где будут представлены российские дизайнеры и локальные ребята вроде меня с капсульными коллекциями. Кроме реализации костюмов, мы обсуждаем коллаборацию в виде платков с принтом на тему «Россия».

— Ты участвовала в проекте Road to the goal, который организовывали Faces&Laces и Uber. Твой мерч-бренд набрал в итоге больше всего баллов. Расскажи об этом опыте.

— Про конкурс я узнала за семь дней до окончания приёма заявок. Для участия нужен был лукбук, где главным героем является город. У меня на руках только два шарфа — ни о какой специальной съёмке не было и речи. Я решила рискнуть и позвонила сочинскому фотографу Лилит Матевосян: атмосфера её снимков очень схожа с моим ощущением пространства. Она прислала папку фотографий, и я, лёжа в постели с температурой, сделала серию коллажей, с которой в итоге заняла первое место.

— Почему ты решила, что тебе нужен этот конкурс?

— Во-первых, мне близка уличная культура. Во-вторых, это возможность заявить о себе. Других площадок, где бы я смогла это сделать, особо нет. На том же «Ламбада-маркете» мои вещи выглядят как инородное тело. Они там совершенно никому не нужны. На Faces&Laces Locals Black Market продажи тоже не случились. Но, честно сказать, когда я туда ехала, не особо рассчитывала на финансовый успех. Думаю, стоит организовать ещё одну съёмку, чтобы показать, как шарфы Uliana Pucheglazova можно вписывать в стритовые луки.

— Помимо одежды и аксессуаров, ты изготавливала ёлочные украшения ручной работы, матрёшки. Это был творческий или коммерческий порыв?

— Ёлочные украшения появились, потому что я очень люблю новогодние праздники. А ещё я поняла, что в моей жизни должны присутствовать скульптура и роспись: это меня расслабляет. Постоянно находиться в состоянии создания серьёзных произведений невозможно: иногда нужно переключаться на нечто более близкое к ремесленничеству. Игрушки, кстати, разобрали — осталось штуки три. В основном покупали люди, интересующиеся искусством.

Что касается матрёшек, то это была временная история, начавшаяся с баловства и мастер-классов для детей. Потом эта форма меня серьёзно заинтересовала, я стала трактовать её по-разному и создала серию арт-матрёшек, которые разошлись по миру. Они стоили от 200 рублей до пяти тысяч. Я перестала их делать, потому что уже прожила эту форму. Сейчас думаю над тем, чтобы расписывать практичные предметы: например, винтажную мебель. А ещё планирую создать серию шкатулок причудливых форм с фирменной росписью.

— Я видела пост, где ты предлагаешь заказывать платки Uliana Pucheglazova в качестве корпоративных подарков. Тяжело ли тебе как художнику заниматься продажами и разрабатывать подобные коммерческие предложения?

— Да, я очень серьёзно подхожу к составлению любого предложения о сотрудничестве. Когда высылаю PDF с автобиографией, подробным описанием картин и прочего, часто получаю восторженные сообщения по этому поводу, так как зачастую всем приходится выуживать информацию по крупицам. Но составление презентаций — половина дела. На активную коммуникацию меня уже не хватает. Я, конечно, стараюсь, придумываю в том числе корпоративные подарки, но особого отклика нет, хотя в прошлом году мне удалось продать серию платков винному бутику.

— Вся эта история должна привлечь внимание к картинам? Сверхзадача такая?

— Не могу вспомнить примера, когда мерч привлекал моё внимание к основному продукту. Скорее это работает наоборот: вижу картину, которую не могу купить, и, чтобы взять от неё хоть что-то, приобретаю открытку. Думаю, такая же ситуация с сумками и прочими вариациями мерча. Вещи моего мерч-бренда — конечно, в каком-то смысле часть картины, но при этом они — абсолютно самостоятельный фэшн-объект.

— Давай подытожим, мерч приносит тебе доход?

— Пока нет, но с каждым годом ситуация всё лучше. Я хочу это направление монетизировать. Очевидно, что мне необходим помощник, но я пока не имею ни малейшего представления, где его искать. Есть ощущение, что человека, который умеет продавать, разбирается в искусстве и дизайне, а ещё близок мне по духу, не существует. Очень надеюсь, что на самом деле это не так.

Сейчас я самостоятельно разрабатываю разные предложения: как-то у меня заказывали обои на основе принта, а также текстиль для дома. Я расписывала деревянные вазы — в общем, чем только ни занималась. Всё развивается медленно, но постепенно выходит на другой уровень. Для качественного рывка нужны вложения, которых у меня сейчас нет.