— Кто ты по образованию?

— Я окончила Самарский экономический университет в 2021 году, по образованию я маркетолог. Родители настаивали на магистратуре или работе по профессии. Я устроилась в строительную компанию (это был офис с прекрасными людьми) — всё было хорошо, но в душе понимала, что это не моё. 

В магистратуру я не пошла, а на окончание университета попросила у родителей единственный подарок — курс сессий у психолога. Мне хотелось разобраться, куда двигаться дальше. В итоге я поняла, что хочу начать своё дело.

— Откуда появилась идея именно бренда одежды? 

— С детства я видела, как шьют мои мама и тётя. Тётя живёт в Актюбинске в Казахстане, и, когда я гостила у неё, она всегда мне шила что-нибудь, что я придумывала. Я даже хотела, чтобы именно она шила для бренда, но из-за пандемии это оказалось невозможно. 

Во время сессий с психологом я узнала о существовании мышечных зажимов и начала размышлять, что необходимо нашему телу. Позже я прочла про существование «трёх я» — внутреннего, публичного и приватного.

— В описании профиля инстаграма ты пишешь, что твой бренд — про «современный этнос». Что это значит? 

— Я родилась в Башкирии, но, когда мне было пять, семья переехала в Ханты-Мансийский автономный округ. Так я 15 лет прожила в городе Белоярском — ближайший к нему крупный город — Нягань. Однако, чтобы до него добраться, нужно переплыть Обь. Рядом были деревушки коренных жителей ханты и манси, которые занимаются традиционным ремеслом. С детства я наблюдала за коренными жителями, оленями, лисами. 

Для хантов и манси очень важно, из каких материалов шьётся одежда: они всё делают вручную, даже тяжёлые шубы из оленьей шкуры шьют вручную, и делают это только женщины. Ещё у них всё завязано на энергетике — когда шьёшь вещь, обязательно нужно шить с песней. Огромное внимание уделяется орнаменту. 

Я взрослела и видела, что местная народная культура начинает исчезать. Дети хантов и манси не хотят заниматься ремёслами, переезжают в большие города. Когда я училась в колледже, даже делала проект по этнотуризму, чтобы привлечь внимание к этой проблеме. В своём бренде мне захотелось сохранить эти традиции.

— Откуда взялся этнос — понятно, но как ты работаешь с современностью?

— Современность — это модернизация прошлого. Я беру вещи из прошлого и наделяю их новыми смыслами. Например, передник — это предмет наших прабабушек, туда складывали вещи, которые нужны под рукой, — ножницы, нитки. А передник нашего времени — это кармашек под телефон. Если бабушка складывала нитки и ножницы, то мы кладём телефон и ключи. Я сделала его с лаконичным дизайном, из хлопка и с водооталкивающей пропиткой. Он стоит 1 700 рублей.

— Как ты выбираешь модели для редизайна? 

— Нельзя просто надевать этнические вещи без модернизации: например, недавно я видела модель в обычном пальто и казахском головном уборе саукеле. Меня это озадачило. Ведь, если будешь носить традиционный костюм, например, хантов и манси каждый день, все покрутят пальцем у виска.

У меня казахские корни, а родилась я в Башкирии. И казахи, и башкиры носили тюбетейки. В моей коллекции она тоже есть. Раньше это был социальный маркер — по орнаменту и цвету можно было понять, кто ты, из какой семьи.

Мы все сейчас одеты одинаково в масс-маркет-бренды, и я называю это «время безликих». При этом в последнее время этническая тема суперактуальна — даже в Elle недавно была публикация «25 республик» про этносы. Или, например, казанский дизайнер Таня Черногузова тоже модернизировала тюбетейку: нанесла традиционный узор на современную шапку-докер и бини. 

— В общем, ты берёшь северную и тюркскую эстетику и переосмысливаешь её через современность. 

— Я ещё и через свою личность пропускаю. Я пожила на севере — беру оттуда элементы. Мой папа казах, я жила в Башкирии — создаю тюбетейку. А ещё я в детстве обожала индийские фильмы и оттуда набралась вдохновения для украшений на нос. Украшение-наносник я сделала в коллаборации с самарским ювелиром Виталием Леонтьевым. Я познакомилась с ним на «гаражной распродаже», меня так впечатлило то, чем он занимается, что я попросилась к нему в ученицы. Так мы создали совместный проект.

— Почему бренд называется немецким словом? 

— Моя старшая сестра Дарья — хореограф, и она работала в Берлине в танцевальной компании DASS групп-лидером. В феврале 2020-го сестра пригласила меня в Берлин сделать фотопроект [с танцевальной труппой]: ей нравилось, как я снимаю для себя. Я с радостью согласилась: такая возможность. 

В Берлине проходила презентация проектов от представителей Саши Вальц — знаменитой немецкой танцовщицы. Они принесли фото и буклеты её спектаклей и танцев. Я обожаю собирать всякие буклеты, поэтому сразу обратила на них внимание.

Я забрала эту карточку и вечером поискала значение — это «тело». Меня так впечатлило всё происходящее вокруг меня, что уже в России я сделала татуировку с этим словом, причём парную с сестрой. Поэтому, когда нужно было найти название для бренда, я долго не раздумывала. А полное название — «Körper. Отклик тела». 

— Почему твоя одежда без гендера? 

— Потому что гендерно-ориентированная одежда — это маркетинговая уловка. Изначально платье, юбка, килт — это мужская одежда тоже. Мужчины носили одежду свободного кроя, у них был подол. Если так было в древности, какие тут провокации? Почему парень в юбке — не мужчина? Почему-то сейчас, когда люди стали искать свою гендерную идентичность, общество стало остро реагировать на мужчин в юбках, как будто это неправильно.

— Есть ли спрос на юбки и платья у парней?

— Как раз недавно платье приобрёл молодой самарский художник. Он увидел в сторис, как я снимаю его подругу для промо, и захотел что-то купить. И мне не показалось странным, что он решил взять именно платье: когда он примерил его, у меня просто не было слов. Ещё это платье можно носить, заправив в брюки, — он так и сделал.

— Ты упомянула, что шьёшь непрофессионально. Что это значит? И кто сейчас создаёт вещи? 

— Шить меня научила мама, а больше я нигде не обучалась. Мои первые опыты — косынки для «гаражной распродажи» и вещи для друзей. Но я неусидчивая, а шью пока долго и не всегда ровно. Поэтому для бренда я наняла двух швей, которые шьют на дому.

Так как правильных технологий шитья я не знаю, то придумываю свои выкройки и бегу с ними к профессионалам. 

— Опиши своих клиентов. 

— Я думаю, что моя аудитория — это люди искусства, танцовщики и психологи. В августе я создала инстаграм, а через пару недель устроила в своей квартире «гаражную распродажу» с презентацией бренда. Моё платье купила куратор площадки Victoria Underground Анастасия Альбокринова, и она пригласила выступить куратором Недели современной моды. Я была в шоке: я существую две недели, а у меня такой клиент и такое предложение. 

Ещё недавно психологи с проектом «Можно по-другому» предложили совместную фотоработу, потому что им понравилось моё позиционирование. 

— Как ты продвигаешься? Можно купить вещи бренда офлайн или только онлайн?

— Сейчас — только через инстаграм: использую рилс, умею запускать таргет. Но я думаю, что лучше всего работает сарафанное радио: здорово, когда у тебя покупают, потому что кто-то кому-то тебя порекомендовал. Пока что бренд не вышел на самоокупаемость; все заработанные деньги я вкладываю в развитие. 

— Я заметила, что твои модели на фото — в основном самарские танцевальные художники.

— Да, это всё друзья сестры. Хореографы лучше всего передают суть бренда — про свободу движения и внутренний комфорт. Это не только чтобы выглядеть красиво, но и про функционал, и ощущения кожи. 

— У тебя есть план, какие вещи будут выходить у бренда? 

— Конкретного плана нет. Я ориентируюсь на тренды, а ещё на запросы от тела: например, недавно появилось желание сшить что-то тёплое. Дальше я подумала: «Что именно тёплое, из какой ткани?» Так я нашла трикотаж из ангоры и отшила свободные платья. Ещё зреет идея мужского килта в сочетании с брюками — общество всё ещё негативно относится к голым ногам парней, поэтому это будет такой безопасный вариант.