Идея возродить производство валяной обуви пришла петербургскому бизнесмену Кириллу Васильеву в 2012-м. На изучение технологии, поиск мастеров, разработку дизайна и запуск цеха ушло два года. В 2014-м появился бренд домашней обуви Snegi. Мы поговорили с Кириллом о том, чем снеги отличаются от валенок, зачем менять культурный код россиян и как производство изменило жизнь села Долосцы, где находится производство компании.

— Как вам, ресторатору (Васильев — совладелец ресторанов «Тесто», «Суп Вино» и «Кинг Понг» в Петербурге, — прим.ред.), пришла в голову идея заниматься валяной обувью? 

— Я вообще всегда кручу башкой в разные стороны, придумываю что-то. До 2010 года у меня был магазин-склад фурнитуры для пошива одежды из кожи и меха. Мои пути часто пересекались с дизайнерами, я бывал на выставках, модных показах. Идея создавать что-то из мира одежды и обуви всегда была в голове. Хотелось создать что-то, что никто до этого не делал. 

В период, когда на пике моды были угги, на рынок зашли кроксы. Я узнал, что всё это — переосмысленная традиционная обувь. Угги  — обувь австралийских пастухов, а кроксы повторяют форму традиционного голландского деревянного башмака. Случайно мне в руки попала пара валенок из Архангельской области (их подарили моему товарищу). Они были удивительно симпатичные и вернули мне воспоминание о тех самых деревенских валенках. Я подумал, что из этого что-то может выйти. 

— Чем снеги, обувь, которую вы придумали, отличаются от традиционных валенок, кроме высоты?  

— У них есть правая и левая стороны, ярко выраженная анатомия — каблучок, носок. Они гораздо легче, потому что материал более тонкий. Есть профилактика от сырости — резиновая нескользящая подошва. Качество шерсти другое. Для валенок обычно используется более грубая шерсть — в ней могут быть опилки, сухие растения. Мы используем верхние слои шерсти: она более тонкая и мягкая, следим, чтобы не было никаких посторонних предметов. 

— У вас несколько разных моделей. Дизайн разрабатывали сами? 

— Да, экспериментировал. Сначала просто обрезал классические валенки, потом понял, что они неудобные: не соблюдают анатомию стопы. Традиционно валенки делают на грубых деревянных колодках дома или огромных железных колодках на производстве. Я подумал: «Почему бы не применить колодку для обычной модельной обуви?».

Всего у нас пять моделей. Начали с того, что просто отрезали валенок и поняли: нужно как-то обработать край. Тогда сотрудницы производства сделали ручную отделку. Эта модель получила название folk, она есть и сейчас. Моя любимая модель — wild, — самая высокая. Край у неё не обрезается: каким его шерстяной бог создал, таким мы его и оставляем. Поэтому эта модель непредсказуемая, всегда разная. 

— Как вы нашли мастеров, которые умеют валять обувь? 

— Когда у меня появилась идея работать с валяной обувью, я обратился в Институт лёгкой промышленности (сейчас — СПбГУТД), где раньше была кафедра валяния. Бывшие преподаватели кафедры посоветовали мне искать оборудование на закрытых старых фабриках. 

Стали искать помещение для цеха, объехали множество вариантов. То, что нам подошло по удалённости от центра, от мест рабочей силы, по деньгам, по возможности подключиться к коммуникациям, нашлось в деревне Долосцы, на самой границе с Белоруссией. 

Почти все работники цеха — местные жители. Мы обучили их технологии, а руководят всем бывший директор и механик себежской фабрики. 

— А сколько у вас сейчас сотрудников? 

— Сейчас 16 человек вместе с отделом продаж, который работает из Петербурга. В петербургском пространстве «Флигель» у нас небольшой офис — что-то вроде шоу-рума и пункта выдачи одновременно. Петербургская и себежская команды общаются друг с другом, на корпоративы ездим в деревню. 

— Производство изменило жизнь деревни? Были ли те, кто выступал против открытия цеха?

— Ну смотрите: раньше в этой деревне было около тысячи жителей, было две школы, два детских сада. Сейчас ничего этого не осталось, живут чуть больше ста человек, работать негде. Мы запустили фабрику, появилась какая-то работа — вот, собственно говоря, и изменения. Против, естественно, никто не выступал: местные жители были только рады. 

— Какие вложения потребовались, чтобы запустить производство? 

— Чтобы запустить фабрику, ушло около пяти миллионов рублей. 

—  Вы не покупали, а восстанавливали оборудование. Почему?

— Другого выхода не было: оборудование не производится уже с 50-х годов XX века. Этого производства же не существует больше как такового. В советское время было 122 фабрики, а на тот момент, когда я начинал своё дело, оставалось семь. Сейчас ещё меньше, наверное. 

Мы энтузиасты этого дела, но уже, собственно говоря, не понимаем, ради чего всё делаем. Денег много не зарабатываем. Наверное, чтобы деревня не умирала. 

Оборудование собирали по всей России. Какие-то станки вытягивали из оврага в Тамбове. Один станок — катальная машина — у нас вообще 1906 года.

— Кажется, спрос на валенки сильно зависит от сезона. Ваше производство работает постоянно?

— Наше производство работает по необходимости, когда есть заказы. Этой весной мы должны были получить заявки на следующий сезон. Те, кто торгует нашей продукцией, должны были сформировать заказы на то, что хотят видеть у себя в магазинах.

Сейчас мы рассчитываем только на свои силы, на то, что продадим сами, без партнёров. Поэтому сейчас, например, мы приостановили производство, пока продаём запасы. 

— А как вообще устроен процесс производства валенок? 

— Раньше это выглядело так: сначала мытую шерсть, полученную в пучках, расчёсывали на чесальном агрегате; потом навивали её на колодку, как вату. Навитую шерсть снимали, замачивали и начинали её валять — катать, бить, колотить. В советское время процесс частично автоматизировали, но суть оставалась прежней. 

— Но вы переделывали технологию создания валяной обуви. Как именно? 

— Мы подсмотрели небольшое ноу-хау у фабрики «Русь». В 1986 году руководитель экспериментального цеха запатентовал новую технологию, которую ему так и не удалось реализовать на производстве. Патент десятилетиями никто не использовал. В общих словах: благодаря этой технологии мы ушли от первого этапа производства, отдали его на аутсорс фабрике, которая занимается неткаными материалами, стали получать уже расчёсанное полотно и работать с ним. Мы получаем войлочное полотно, сшиваем из него заготовку, заваливаем ваткой и только после этого валяем. 

Это сделало производственный процесс быстрее, короче и гораздо чище. В процессе расчёсывания шерсти образуется много грязи и отходов — нам нужно было бы строить большие очистные сооружения. Сейчас мы получаем чистую шерсть и отдаём чистые валенки, никаких загрязнений. 

— Как ищете поставщиков шерсти? 

— Когда я начинал работать, шерсть вообще была бросовым материалом. Синтетический мир торжествовал — натуральные никого не интересовали. Шерсть — ресурс возобновляемый. По сути, это побочный продукт овцеводства. Её состригают с овец раз в полгода, осенью и весной, и кладут в специальные хранилища, обычно это такие ямы. Если до следующего стрига продать шерсть не удалось, её просто сжигают. 

— А что такое «шикарная шерсть»? На какие качества материала вы ориентируетесь? 

— Главное для нас — чтобы она сволачивалась. По структуре шерсть напоминает пружинку. В процессе валяния эти пружинки должны друг за друга цепляться. Если шерсть обрабатывали химическими веществами, она сволачивается хуже. 

— Как вы искали первых покупателей? Какими каналами продвижения пользовались тогда и сейчас? 

— Первое время продвигались исключительно через рождественские маркеты и пытались сотрудничать с магазинами. Я далёк от соцсетей, поэтому продвижением там начали заниматься только с приходом молодых сотрудников офиса продаж. 

После второго сезона продаж мы запустили краудфандинговую кампанию, в том числе и для того, чтобы привлечь аудиторию и рассказать, чем мы занимаемся. Кампания оказалась успешной. У нас не было какой-то очень конкретной цели — собранные средства мы пустили в оборот. 

— Ваши покупатели — что это за люди? 

— Чаще всего выше среднего возраста, образованные, с достатком: скажем прямо, у нас продукт достаточно высокой ценовой категории. Очень часто владельцы загородной недвижимости.

Молодых покупателей тоже много, они в основном покупают снеги в подарок своим взрослым родственникам. 

— А как туристический продукт пробовали продвигаться? 

— Мы открыли свой прилавок в порту Петербурга, но оказалось, что иностранцы не воспринимают нас как национальный бренд. Вообще, удивительно, но в мире не очень знают, что такое валенки. 

Был опыт работы с сетью туристических магазинов, но проблема в том, что нашу цену они умножают на три. Семь-восемь тысяч — это уже неподъёмная цена. Сделать такую скидку, которая бы их устроила, у нас нет возможности: тогда мы просто должны дарить им товар. 

Нас включили в некоторые туристические справочники по Петербургу, в основном почему-то французские. Специально мы об этом не договаривались — думаем, среди наших покупателей оказался какой-то иностранный журналист, который распространил информацию. В этом году нет туристов, но в предыдущие постоянно приходили покупатели по закладкам с Lonely planet, TripAdvisor.

Мы больше топим за внутренние продажи, за изменение культурного кода россиян.

— Вы говорили, что хотите сделать снеги таким же узнаваемым брендом национальной обуви, как угги или кроксы. Уже удалось выйти на международный рынок? 

— Мы ездили на Венецианскую биеннале как русские промышленные дизайнеры. В прошлом году псковский социальный центр спонсировал нашу поездку в Брно, Чехию. Чехи — традиционные производители обуви в Европе, поэтому у них достаточно бодрая выставка. На Amazon продаёмся, но немного. 

— Расскажите о планах. Собираетесь расширять производство или производить что-то ещё, кроме обуви?

— Мы шьём из войлока сумочки, термосы, но, чтобы всерьёз этим заниматься, нужно создавать параллельную технологическую цепочку. На нашем оборудовании мы не можем сделать что-то совершенно иное, поэтому далеко не уходим. 

Основной план — держаться! Я бы хотел остаться стабильным локальным производителем, кем-то вроде фермера. Было бы здорово, чтобы не перекрывали каналы сбыта.

— А есть ощущение, что вам перекрывают? 

— По моему мнению, крупные сети товаров для дома могли бы быть более лояльными к собственным производителям. Сейчас они ко всем относятся одинаково — и к нам, и к производителям искусственных тапочек из Китая. Сетям, конечно, не очень интересно возиться с фермерами: они закупают продукцию миллионами тонн. Условия для для сотрудничества слишком сложные для небольших производителей. 

Мы пытаемся сейчас договариваться с крупными производителями, но пока они не очень открыты к такому сотрудничеству. Хотя, если условно, для какого-нибудь строительного холдинга дарить покупателям пару валенок в подарок — значит и свой имидж улучшить, и нас поддержать. Мне кажется, на изменение отношения к собственному производителю и должна быть направлена государственная поддержка.